Ситуация происходила так: 18-19 числа в ночь мы выехали с нашей базы. Мы находились на вышке Карачун.
Выехали с этой базы, проехали мы всю ночь не останавливаясь. Мы подъехали к Краснолиманскому району, точно не помню какие были села, шаг за шагом мы проходили одно село, второе село. Подъехали к местам, так бы говоря, условной базы сепаратистов или можно сказать нашего условного противника и начали зачищать это место.
Непосредственно с нашими командирами по пару человек проверка домов, проверка всего. Мы находили какие-то вещи, продукты питания, доказательство того, что действительно здесь кто-то жил. Но как у нас где-то сливается информация, так мы людей там не находили, никого там не видели кроме маленькой собачонки, которая бегала и к нам неплохо отнеслась. Когда наша колона сделала переправу в последующем был отдан приказ, чтобы разведдозор выдвигался вперед.
Проезжая село, не могу вспомнить какое, было ощущение не очень приятное, потому что людей не было, была тишина, где-то были развалины, где-то были окна побиты, немножко как говорят на молодежном сленге «стремно».
Когда мы выехали из села, открылась, страшная картина как для разведчика, потому что все признаки за 300-400 метров, признаки того, что нас ожидает засада и плюс внутреннее чутье. Мы попросили наше начальство проверить, хотя бы может спровоцировать. Все ребята указывали и говорили, что здесь действительно может быть засада и все на это указывало. Но так, как мы очень торопились и спешили, то нам не дали такой возможности. Я только водителю БТРа постучал сверху и говорю: «Братан, добавь газку, может мы проскочим». Действительно, мы двигались на большой скорости, для БТРа это где-то 50-60 км в час. Подъезжали к этому холму, и я услышал от своего товарища контакт на 2 часа. Разворачиваясь, я услышал будем так говорить глухой звук, меня развернуло в другую сторону, я понимал, что мне надо просто выпасть из БТРа. Когда я выпал, вижу, что колеса едут на меня, немножко откатился в другую сторону с асфальта, а дальше лежал и ощущал такое не очень приятное ощущение близости смерти, но я далеко не терялся. На мне висел автомат, и я думал, что я попытаюсь еще как-то отстреливаться, я попробовал правую руку, правая рука у меня не двигалась, пальцы не сгибались, но я ее ощущал, левая рука я посмотрел, что пальцы у меня оторваны, но практически она у меня была рабочая, ноги на месте, все органы на месте, я как-бы цел. Я увидел двух медиков, два медика подбежали ко мне, один медик начал мотать меня, зажимать эти жгуты на руке на ноге, перевязывать, доставать индивидуальные пакеты. И, к сожалению, тот медик, который меня мотал я увидел, как ему попала пуля в руку, и он упал, потом подбежал второй медик начал его уже мотать и меня, тут подъехал второй БТР, мне укололи хлопцы обезболивающее в ногу ну, наверное, кубиков шесть. Мне полегчало, я уже смог разговаривать, чувствовал себя фактически хорошо хотя ребята говорили что был очень сильно пошматован. В продолжение хлопцы начали немножко отстреливаться и отбили эту атаку, я уже слышал, как наши строчат с пулемёта и по зеленке и уже вышли на тот холм, зачистили этот холм, проверили все, все отлично, но все равно надо было оттягивать нас. У нас оказалось два тяжёлых раненых: один из них я, еще один мой товарищ. Оттянули меня вниз, дальше передали хлопцам на носилки, положили на БТР и вместе с этим товарищем направили неизвестно куда, пересадили на вертолет. В вертолете я помню все те ощущения как действительно мастерски тот же пулеметчик, тот же пилот, который там был, они когда пролетали над зеленкой у меня очень был большой страх, чтоб нас не сбили, и это я все чувствовал. Перелетели с одной точки, меня уже пересадили и оказали еще одну медицинскую помощь, поставили капельницу, укрыли одеяльцем, пересадили на другой вертолет и с этого вертолета мы уже прилетели на Харьков.
С Харькова нас с скорой помощи забрали и завезли на госпиталь. Я много раз прокручивал тот сюжет, в который мы попали. Первым делом на следующий день я сразу спросил кто погиб, кто, что. В тот день, когда меня еще несли раненого еще под обстрелом, я спросил кто живой, кто ранен. Мне сказали, что один погиб, сразу спросил за второго, второго не нашли как-бы он пропал, на самом деле нашли его на следующее утро и сказали, что он погиб, я очень расстроился, потому что те люди, которые погибли, эти два человека были действительно подготовленные не только как солдаты, то есть и в моральном духе и как люди они были очень хорошие. Много было надежд и на этих солдат, я вместе с ними работал в этот день по зачистке зданий и территорий, мы знали с кем идем на что и были уверенны что друг другу спину прикроем, но двух бойцов не стало, к сожалению.
Я вам скажу, что я практически каждый день молился, я верующий человек. И в этот день у меня было такое очень сильное ощущение, очень много признаков указывало на то, что мы сегодня попадем куда-то. И я говорил ребятам, чтобы готовились, что что-то сегодня будет однозначно. Я ехал целую дорогу и когда вот это даже произошло, когда я упал я говорю: «Господи, если я нужен людям еще на этом свете, то оставь меня в живых». Так и свершилось. На данный момент мне сейчас сделали операцию на ноге, здесь была осколочно-рваная рана, то же самое и на руке, на ноге все подшили, я доволен результатом. Мне сказали, что реабилитация будет дольше, но я чувствую себя намного лучше, думаю поднимусь намного быстрее. С локтем завтра будет операция, будет пересадка кожи и я думаю, что разработаю в скором времени руку, уже начинаю шевелить, пальцы шевелятся.
Мы те военные, которые пришли за присягу отстаивать и защищать права и свободу наших граждан, жизнь и здоровье, защищать нашу Конституцию, хоть и она не такая доскональная, защищать наши границы от наших врагов. Вспомнил отрывок из стихотворения Павла Грабовского:
«Українці, браття милі,
Відгукніться, де ви є,
Чи живі ще, чи в могилі
Давня слава зогниє?».
Слава не зогнила, вона залишилася, за честь, за волю, за козацьку долю.
